Об улётных коровах (быль)

Это был слалом века… Под марш авиаторов, распеваемый Алычевым, сладкая парочка, высадив подъездную дверь, вылетела на улицу.

На одном движке натужно летел Алычев к домашнему очагу. Несколько усталый. Сильно несколько усталый. Чёртово Укуркино-подкуркино… Молока ребёнку не купить, к эвенкам тянуться надо. А когда?

Тут невзначай корова эта трепетная под шасси и подвернулась. Недолго думая, Гера ухватил её за рога – а пойдём-ка, милая, молочком свежим попотчуешь!

Корова первоначально была не совсем согласная. Прямо скажем – несогласная категорически. Но лётчику – если он настоящий, конечно, лётчик – в жизни ни одна корова отказать не в силах.

Правда, когда, нежно обнимая заблудшую коровищу, Гера подрулил к подъезду, заартачилась ишаком. И напрочь отказалась шествовать в подъезд. И даже пыталась поддевать Германа рогом. Это советского-то пилота! Не стал отвечать он на такое паскудство адекватными средствами убеждения.

Достав из кармана шинели булочку в табачной крошке, Герман стал, поцокивая языком, приманивать зловредную скотину в пенаты. Расслабилась коровяка… Бдительность утратила окончательно, не устояла перед обаянием летуна с булочками.

Подъём был трудным. Натужный такой – разбег да взлёт. Перегруз явный. А-а-а-а… Благо, не запредельная высота – третий этаж, всего ничего.

Заботливо обнимая трепещущую коровью талию, Герман, придавая ускорение коленом в коровий бок, на лестничной площадке совершил рискованный боевой разворот и одним броском доставил груз по назначению…

Жена была дамой из приличной офицерской семьи. Благовоспитанна и выдержана. Но и для неё было несколько неожиданно, слегка даже «не комильфо», когда с треском распахнулась дверь входная, хлобыстнув о стену – и ввалился её муж в обнимку с ошалелой коровой.

Не каждый вечерок к генеральской дочери коровы заглядывают запросто так – на огонёк.

Людмила подлетела под потолок, приземлилась на диван же и – онемела. Проснувшейся дочурке папа пробормотал: « Вот, дщерь… С молочком мы теперь будем… А чего? На балкончик заселим! Всегда с продукцией свежей».

Что после было – Гера вспоминать не любил.

Дочь орала от восторга, но громче все же мать. Наверно, тоже от восторга. Кот шипел под диваном.

Нет справедливости на земле… Заботу проявил! А его , лейтенанта советской авиации!!! – мордой об стол. Пшёл вон!!! Эх…

Худшее-то было впереди.

Видимо, из той коровы пилот никогда бы не образовался. Тем паче – десантник. Не нравились ей высоты. И, глянув в низ лестницы, скотина противная завопила во всю свою скотскую мощь: «Не пойдуууууууу…».

Проснулась вся панельная пятиэтажка. Но десантироваться было необходимо.

Сорвав с шеи серый форменный шарф, Герман опутал им морду коровью, особо глаза выпученные, и, ухватившись за штурвал, он же – рога, ринулся вниз по лестнице, вопя во всё горло: «От винта-а-а-а-а-а!!!».

У коровы случился припадок ужаса. И быстро оформился  (вернее, совсем не оформился), а вышел удушливой зелёной жижей на лестницу.

Шлёпнувшись на филейную часть, пытаясь тормозить передними ногами, заскользила она вниз, с прикипевшим к рогам летчиком, по совместительству наездником.

Это был слалом века… Под марш авиаторов, распеваемый Алычевым, сладкая парочка, высадив подъездную дверь, вылетела на улицу.

Обессиленный пилот, весь в коровьем дерьме по уши, выпустил наконец-то «штурвал» из рук, и несчастное животное, практически перешагнувшее уже порог, ведущий к инфаркту, подвывая бездомной баньши, ринулось к лесу.

Гера же, полежав в тихой и умиротворяющей грязи, поднялся минут через пять на ноги, строевым шагом, от которого вибрировала вся лестница, вернулся домой. Строевым же зашёл в ванную комнату, сорвал с себя всё загаженное обмундирование, швырнув его на пол, чётко развернулся к зеркалу, отдал честь своему отражению в фуражке, и блаженно рухнул в облупленную купель.

Потом было печально. Но не очень. Построение. Обиженные эвенки, расстроенная корова, хохочущий строй и …

Взыскание, конечно. по службе. Дальше-то Укурея - некуда. А с эвенками уладили. Дня три улаживали… Со взаимным удовольствием.